– С вами всё в порядке? – услышал Виктор женский голос над самым своим ухом и обернулся.

Перед ним стояла женщина в просторном белом платье. То есть сперва Виктор увидел ноги, стройные длинные ноги в белых чулках и в белых же остроносых туфельках, затем его взгляд скользнул по плескавшемуся вокруг этих ног подолу платья, и лишь потом он рывком поднял голову и увидел тяжёлую копну чёрных волос. Волосы густо шевелились на ветру и то и дело закрывали бледное женское лицо с горящими чёрными глазами.

– С вами всё в порядке? – повторила свой вопрос незнакомка.

– Да, да, конечно, всё отлично, – возбуждённо затараторил Виктор. Его глаза безумно вращались, левая щека подрагивала. – Надо признаться, что такие удачные дни выпадали на мою долю не слишком часто за мои сорок пять лет.

– Вы называете это удачей? – спросила женщина, сдерживая волнение и поглядывая на место взрыва.

– А то как же? – Виктор встал на четвереньки и увидел, что его серый плащ испачкался в луже.

– Ничего себе удача, – проговорила незнакомка, переводя взгляд с одного окровавленного тела на другое. По её лицу пробегали тени смешанных чувств.

– Ещё бы не удача! – Виктор выпрямился и замахал руками. – Вы только взгляните на меня, стою себе на обеих ногах, весь целёхонький. Разве это не удачный исход? Мне тоже могло бы что-нибудь оторвать, например ухо или палец, а то и глаза вышибить. Так ведь нет. Всё на месте. Ни единой царапинки. Представляете?

Незнакомка внимательно посмотрела на Виктора, как бы оценивая, вполне ли он в своём рассудке, и вновь обвела взором картину катастрофы. Купленный Кривошеиным пару дней назад «шевроле» понуро стоял неподалёку от взорванной машины, выставив на всеобщее обозрение исцарапанный борт и оконные каркасы с выбитыми стёклами.

– Пожалуй, вы правы, – сказала незнакомка и повернулась, чтобы уйти прочь.

– Послушайте! – закричал Виктор Кривошеин, отряхиваясь. – Послушайте, куда же вы? Как вас зовут? Позвольте я провожу вас! У меня машина…

– Благодарю, но если ваша машина это вон тот «шевроле», то полагаю, что вы не скоро сдвинете его с места. Кроме того, я сама за рулём. Ещё раз благодарю вас.

Со всех сторон доносились приближающиеся милицейские сирены.

– Подождите! – Кривошеин никак не мог придумать, что бы ещё сказать, чтобы задержать женщину. Он не хотел, чтобы она уходила. Он не мог оторвать глаз от её лица. – Я, кажется, немного не в себе… Не уходите… Я хочу подарить вам цветы… Ой, чёрт, все мои цветы погибли!

– Ваши цветы?

– Да… Собирался… на свидание. У меня была назначена встреча… Но теперь уж не до того. Послушайте, может, мы посидим где-нибудь? Выпьем кофе? Или хотите коньяка? – Он засуетился, как-то нелепо расставил ноги и руки, будто желая поймать незнакомку в невидимые сети.

– Вам надо домой, почиститься, – она по-прежнему посматривала через его плечо на место взрыва. – В таком виде вас просто никуда не пустят. Да и вообще после всего этого…

– Да, да… Но где я вас найду потом? Как же я отыщу вас? Как вас искать? Кто вы? Как вас звать? – Он нервничал, сам не понимая причины. В голове начинала пульсировать тупая боль. Его распирали сразу тысячи чувств.

– Если судьбе будет угодно, мы ещё встретимся, но думаю, что этого не случится, – она повернулась к нему спиной и бросила эту фразу через плечо, уходя быстрым шагом.

Виктор жадно шагнул к ней, но в глазах помутнело, он взмахнул руками. Улица перекосилась, поднялась стеной, ударила вздыбившимся асфальтом Кривошеина в лицо.

***

– Гражданин…

Виктор открыл глаза.

– Вот и славненько…

Перед ним сидела на корточках пухлая девушка в белом халате и с флаконом нашатыря в руках.

– Да он в порядке, – справа подошёл длинный парень, тоже в белом, – у него там крохотная царапина, я уже посмотрел.

– Вы потеряли сознание, у вас был шок, – пухленькая говорила медленно, чтобы Виктор усвоил её слова.

Виктор осмотрелся. Он полулежал, прислонившись спиной к стене дома. Его ноги перегораживали весь тротуар. На штанинах темнели подозрительные пятна.

– Вы можете встать? Хотите в больницу?

Он отрицательно покачал головой, и от этого движения его замутило.

– Я сняла с вас плащ, – сказала девушка и указала рукой куда-то в сторону, – он весь засыпан стеклом, его надо хорошенько вытрясти, но лучше выбросить…

– Ленка! Кончай трепаться, здесь помощь нужна!

Виктор остался сидеть один. В глазах плавали цветные круги. Вместо девушки над Кривошеиным нагнулся милиционер.

– Как вы себя чувствуете?

– Как будто проскакал на голове вдоль всей улицы.

– Это пройдёт. Вы ударились лицом при падении. Вы могли бы сообщить, что вы видели? Вы что-нибудь помните?

– Я помню оторванную руку. На ней болтались кровавые сопли…

Вечер встреч

Сергей Лисицын сидел в кресле, закрыв глаза и вслушиваясь в ровный гул двигателей самолёта. Перелёт был долгим и нудным, если учесть тот факт, что Сергей летел один, знакомиться ни с кем из попутчиков не пожелал и провёл весь путь в полном молчании, нарушая его лишь для того, чтобы попросить у стюардессы порцию виски, когда сбрасывал с себя дремоту.

В течение трёх месяцев он колесил по дорогам Америки, изнывая от летней жары и безостановочной болтовни двух американских коллег, взявшихся познакомить его с красотами и достопримечательностями их любимой родины. Его до основания вымотала их нарочитая бодрость, выраженная в неугасаемых резиновых улыбках и регулярных предложениях подкрепиться очередной сосиской и запить её холодной сладкой водой, которую в Америке почему-то принято называть ледяным чаем.

– Почему ты не улыбаешься, Сергей? – они не уставали повторять один и тот же вопрос каждый день. – Тебе не нравится Америка? Почему? Мы знаем, что у вас в России повсюду грязные дороги и никому не платят зарплату. Почему тебе не нравится Америка? У вас в России плохо. Много разбойников, много беспорядка.

– У нас беспорядка не больше, чем у вас. Просто у нас порядки разные. А что до бандитов, то и вы этим добром ничуть не обделены. Просто мы с вами чуток поменялись местами. Раньше у вас был Дикий Запад, теперь он у нас. У нас в каждом уважающем себя городе на центральных улицах непременно устраивают перестрелки. Любой крупный бизнесмен считает себя обязанным иметь телохранителей, даже если они ему не нужны. Это своего рода шик, признак принадлежности к определённому социальному классу…

Имя Сергея Лисицына было хорошо известно в России. Московский журнал «Плюфь» не сильно отличался от других глянцевых изданий, таких было много. Зато рубрика «Твёрдый знак» была уникальной, и сравнить её было не с чем. Второй год подряд на Лисицына была мода. Его всюду приглашали, он был не просто желанным гостем, многие считали лестным для себя пожать ему руку и постоять бок о бок с ним перед объективами фотокамер. В то же время имя Сергея Лисицына заставляло многих холодеть, ибо его «Твёрдый знак» был тем самым столбом позора, на котором никто из обывателей не пожелал бы увидеть своей фамилии.

Лисицына пригласили в США на проходивший в августе ежегодный симпозиум работников прессы. Американцы всегда любили заморские диковинки, будь то люди или музейные экспонаты. На них смотрели, о них много говорили, но к ним быстро теряли интерес, если диковинки обходили вниманием саму Америку, ибо больше всего на свете американцы любят свою страну, где нет, как им кажется, недостатка ни в чём. Они упиваются собственной самодостаточностью и не желают знать ничего о мире за пределами государственной границы. Когда же до них докатился-таки слушок о знаменитом русском журналисте, которого обожал и одновременно страшился весь высший свет России, коллеги из Лиги независимых репортёров не могли устоять перед соблазном встретиться с ним на своей территории. Сергей согласился.

Теперь он возвращался домой. Душистый, но нестерпимо жаркий воздух прерий остался далеко позади и представлялся Лисицыну пусть ярким, но всё же кратковременным сном. Россия властно тянула к себе.